НИКОЛАЙ СТАРОСТИН. Если уж говорить о легендарной личности в нашем футболе, то конкурентов ему найти непросто. Он (вместе с братьями) один из основателей «Спартака», в котором работал и в 94 года… Герой Социалистического Труда, первым из спортсменов получил орден Ленина (всего – три)… Интеллигентный, влюбленный в жизнь, несмотря на все ее выкрутасы (включая сталинские лагеря), отменный рассказчик…

Сознавая, что о Николае Петровиче можно рассказывать бесконечно, «ССФ» постарался найти что-то из, как говорится, неопубликованного. И предложил коллегам поделиться житейскими эпизодами о встречах с легендой.
В 89 лет он показал журналистам, как надо париться

Георгий МОРОЗОВ:

– Могу назвать точную дату, когда это было, – 28 мая 1991 года. Запомнилось легко, потому что совпало с Днем пограничника. Руководство футбольного «Спартака» «открыло границы», то есть пригласило журналистов посетить базу в Тарасовке. Это сейчас подобными десантами никого не удивишь, а тогда было в новинку.
Николай Петрович Старостин лично составлял приглашения репортерам. Признаюсь, я, как и некоторые мои коллеги, не удостоился такой чести, а о существовании персональных посланий узнал от Сергея Шмитько, который восторгался стилем: «Если соблаговолите… Почтем за честь…» Возможно, начальник команды и заметил, что в автобусе, прибывшем от станции метро «Сокольники», оказалось больше людей, чем было приглашено, но это не повлияло на гостеприимство.
Вместе с Олегом Романцевым и другими должностными лицами Николай Петрович провел для гостей экскурсию по базе. А потом нас позвали в… парилку.
Мало того, Старостин (ему тогда было 89) лично подал пример! Я был не совсем здоров, поэтому воздержался от процедуры и остался в предбаннике. Но могу засвидетельствовать: Николай Петрович пересидел на полке многих «акул пера». Париться его с детства приучил дед по матери – Степан Сахаров, у которого до революции семья Старостиных проводила едва ли не каждое лето. С годами тяга не исчезла, недаром Ринат Дасаев отмечал, что молодым игрокам за ним было не угнаться.
Потом всех позвали за накрытый стол – с пивом и кое-чем покрепче. Николай Петрович ограничился чаем. Помнится, обсуждали поездку в Японию, которую команда совершила той весной, выход в полуфинал Кубка чемпионов и какие-то текущие дела… Старостин проследил, чтобы всем гостям вручили сувениры со спартаковской символикой.
Он дал мне конфету как установку на игру

Алексей ПОЛИКОВСКИЙ:

– Я вырос в большом доме на улице Горького, который назывался «генеральским», потому что в нем жили генералы советского авиапрома. В один прекрасный день среди нас, мальчишек, пронесся слух, что в наш дом переезжает начальник «Спартака» Николай Петрович Старостин. Сама собой возникла мысль, что мы, дворовые футболисты, должны составить делегацию, которая пойдет к Николаю Петровичу домой, чтобы приветствовать его как коллегу и товарища на великом футбольном поприще. И вот мы стоим перед дверью квартиры и робеем нажать звонок. Все-таки кто-то жмет. Дверь открывает женщина. Потом я узнал, что это дочь Николая Петровича – Елена Николаевна. Сейчас я вижу всю нашу делегацию ее взрослыми глазами: пяток чумазых десятилеток в разбитых кедах и отвисающих на коленях трениках. «Вы к кому, ребята?» – «К Николай Петровичу Старостину. Мы делегация от двора». – А его сейчас нет! Он вечером будет. Заходите попозже!». И так ласково и дружелюбно это было сказано, что ни у кого из нас не возникло никаких сомнений: в этот дом правда можно зайти, дворовым футболистам тут рады!
Николай Петрович Старостин приезжал домой на черной «Волге» и некоторое время стоял на кромке тротуара, наблюдая за нашей игрой. Игра наша, и без того всегда быстрая и отчаянная, становилась в эти мгновения еще быстрее и отчаяннее. Каждому жег затылок внимательный взгляд начальника «Спартака». Нападающие бросались, как говорили во дворе, «водиться», желая показать патриарху советского футбола весь арсенал финтов (а у нас во дворе были люди, делавшие совершенно немыслимые, цирковые финты), защитники распластывались на асфальте в подкатах. Сейчас я вспоминаю лицо Старостина в эти мгновения и понимаю, что он действительно смотрел за нашей игрой. Внимательно и спокойно, с тем интересом, который всегда есть на лице опытного, искушенного зрителя. А дальше следовал всегда одинаковый обмен репликами между Н.П. и его внуком Мишкой, который имел во дворе прозвище Торрес.
– Э, Миш, – чуть в нос, своим незабываемым голосом говорил Старостин. – Ну что ты тут все играешь? Давай я тебя в «Спартак» отведу!
– Не мешай, дед! Не хочу! Не надо! – диким хриплым голосом кричал в ответ Торрес, в бешеном дриблинге продираясь вдоль щербатого тротуара к воротам соперника (утащенной от подъезда скамейке). Ответ был безукоризненно правильным, мы все в той дворовой команде считали, что нам негоже терять репутацию больших мастеров и идти зачем-то в секцию. Мы играли каждый день по шесть часов, и все были великие финтари и технари. Я и сейчас уверен, что, доведись нам на нашем клочке асфальта сыграть хоть со «Спартаком», хоть с «Динамо», от них бы клочья летели. Но они к нам не приезжали.
Конечно, я был малозначащей деталью в мире Николая Петровича Старостина, которому при мне однажды с поздравлениями по поводу победы в первенстве СССР позвонил какой-то министр. Но он для меня был значительным жизненным событием. Он был на работе, в своем (и моем) «Спартаке», когда я, бывало, приходил в гости к моему другу Мишке в эту большую квартиру с кухней в торце коридора и с комнатой Николая Петровича, примыкавшей к гостиной с круглым столом. В обстановке этой комнаты очень хорошо отражался Старостин.
Обстановка была аскетичная. В дальнем конце у стены – небольшой стол, над ним висели фотографии футбольных команд. Может быть, на этих фотографиях были братья Старостины в их игроцкую пору, точно не помню. Стол был всегда в идеальном состоянии, никакого хаоса бумаг, ни малейшего беспорядка. У входа в комнату – открытые книжные полки. Однажды я увидел у Николая Петровича синий том Цветаевой из «Библиотеки поэта». Тогда это была очень ценная книга, большая редкость. И то, что высокий спортивный джентльмен, руководящий московским «Спартаком», читает Цветаеву, мне не показалось странным.
В Старостине было внутреннее благородство, которое нельзя было не чувствовать. Может быть, именно благодаря тому, что я бывал в его доме и иногда общался с ним, во мне на всю жизнь укрепилось ощущение того, что футбол – это игра для интеллигентных и благородных людей.
Память детства – это особая память, в которой остаются отдельные сцены и сценки, словно вырванные лучом фонаря из темноты прошлого. И вот я стою в прихожей той давней квартиры на улице Горького, где жил большой старостинский клан, и ко мне из большой комнаты выходит высокий, поджарый человек, со знакомым всей стране лицом. Мы с Мишкой собираемся идти играть во двор. Это значит, нам предстоит играть часа четыре подряд, меньше мы тогда не играли. Не слышу сейчас оттуда, из прошлого, слов, которые говорит мне, мальчишке в свитерке, трениках и кедах, Николай Петрович, но вижу его ласковое и веселое лицо. Он просит подождать минуту и выносит мне из комнаты огромный бутерброд и огромную, просто невиданных размеров, конфету. И в этом огромном бутерброде и огромной конфете, которые он дает мне со словами приязни и напутствием на игру, есть какое-то такое дружелюбие и какое-то такое душевное тепло, что я помню это до сих пор.
Он почистил обувь водителю

Геннадий ЛАРЧИКОВ:

– С Николаем Петровичем Старостиным мы были знакомы не менее тридцати лет. Но встречались в основном на стадионах. Наше общение ограничивалось дежурным «Здравствуйте! Как здоровье?». И только в декабре 1988 года мне довелось взять большое интервью.
К Николаю Петровичу, жившему на улице Горького, меня привез спартаковский водитель. Когда мы вошли в квартиру, он, несмотря на возражения хозяев, снял ботинки. Меня хозяин провел в гостиную. После разговора было чаепитие, во время которого Николай Петрович куда-то отлучился. Когда мы собрались уезжать, я увидел испуганное лицо шофера. Оказывается, пока мы пили чай, Николай Петрович почистил его ботинки. Как объяснила дочь, Елена Николаевна, отец терпеть не мог грязной обуви.
Еще меня поразил такой случай. Звоню в начале 1990‑х годов в спартаковский клуб. Трубку снимает Николай Петрович. Внимательно слушает мои вопросы и просит перезвонить через пять минут. Через пять минут дает мне все необходимые ответы. Позже я узнал, что за ответами 90‑летний Николай Петрович спускался со второго этажа на первый к сотрудникам клуба. В этом весь неповторимый родоначальник «Спартака».
Он помог выспорить бутылку

Сергей ЕМЕЛЬЯНОВ:

– В 1995 году, когда я работал в «Комсомолке», наши редактора задумали найти кого-нибудь, кто видел вождя революции живьем. И тут я вспомнил о Николае Петровиче Старостине, слышал как-то, что ему доводилось. Я и отправился без приглашения в офис «Спартака», находившийся в ту пору неподалеку от проспекта Мира. Особой охраны тогда не было, поэтому я прямо с порога – на второй этаж, к начальнику команды. Николай Петрович делил кабинет, по-моему, со старейшим селекционером «Спартака» Валентином Ивановичем Покровским. Вхожу, здороваюсь, извиняюсь, прошу назначить время для интервью. А у Николая Петровича была такая манера разговора – он красиво держал паузу. Да при этом, прежде чем что-то сказать, с минуту разминал губы, как будто что-то жевал. На собеседника это действовало. Сразу улетучивалась спешка, а с ней и журналистская агрессивность. Николай Петрович минут десять, привлекая Покровского в свидетели, объяснял мне, что он очень занят, что нет времени. Я вежливо настаивал, говорил, что готов ждать неделю и больше. Наконец, Старостин, как последний аргумент, вытащил и протянул мне какой-то листок: «Вот мое расписание на ближайший месяц, если сможете, найдите в нем окно».
Я глянул в листок и слегка ошалел: сам Старостин, как простой школяр, на фирменной спартаковской страничке в клеточку шариковой ручкой разрисовал в столбики все возможные матчи, которые проходили в те дни в Москве, начиная от дубля и второй лиги и заканчивая основой «Спартака» и олимпийской сборной. В 93 года он собирался побывать везде!
Теперь уж не помню, как, но интервью я у него все-таки получил. И вот при верстке в редакции родилась идея: поставить рядом две фотографии – Ленин в кепке и Старостин в кепке. Ленина нашли сразу, а вот Николая Петровича почему-то не было. Нашли только в бейсболке. И тут замглавного Николай Долгополов уперся: это не Старостин, а Тед Тернер. Уж мы так и эдак – никак. Долгополов даже поспорил на бутылку, что это не Старостин. Нас в отделе спорта заело. Я взял фото и рванул к Николаю Петровичу. Приехал, показал, спросил: «Это вы?». И снова эта пауза, эти жующие губы. Наконец вымолвил: «Как неудачно я снялся». Я торжествовал. Но как доказать Долгополову? Я набираюсь наглости и рассказываю Николаю Петровичу о споре. Он рассмеялся, даже, показалось, загорелся: «Что я должен сделать?» – «А вы напишите на обороте, что это вы». И Николай Петрович Старостин – футбольная легенда огромной страны – старательно вывел: «Это действительно я, но… от солнца спасающийся… Н. Старостин. 27.III.95г.»
Что было с бутылкой – не помню…
Николай Петрович СТАРОСТИН

Родился 13 (26) февраля 1902 года в Москве. Умер 17 февраля 1996 года в Москве.
Амплуа: нападающий, спортивный организатор.
Начал играть в клубной команде РГО. Закончил в «Спартаке». Многократный чемпион СССР, РСФСР, капитан сборной Москвы (1928–1933). Победитель III Рабочей Олимпиады в Антверпене и Всемирной выставки в Париже. В сборной СССР сыграл 6 неофициальных матчей, забил 1 гол. Организатор общества «Спартак». В 1942 году
необоснованно репрессирован. Старший тренер «Динамо» Комсомольск-на-Амуре (1945–1946), «Динамо» Алма-Ата (1952–1953), начальник команды «Спартак» Москва (1936, 1955–1996, с перерывами). Герой Социалистического Труда.
Советский Спорт